Здесь выдают
ставки
ставки

ГРЕНКИ
У нас дома никогда не выбрасывали хлеб. Мама и подумать об этом не могла. Все ее рассказы о войне, об эвакуации в башкирском городе Стерлитамаке сводились к голоду. Он так въелся в нее, этот голод, что и многие годы после войны она помнила и говорила о том, например, как вкусны были котлетки, приготовленные из очистков мороженой картошки.
- Сладенькие! – говорила мама и мечтательно зажмуривала глаза.
Я мог купить ей все! Вернее, не мог, но все равно, любой ценой купил бы. Но она мало что хотела. Очень неприхотлива была. И вспоминала, вспоминала… Особенно к концу жизни…
Но я отвлекся.
Итак, у нас дома никогда не выбрасывали хлеб. Если свежий хлеб хранился в большой зеленой эмалированной кастрюле, – тогда о хлебницах еще не знали! – то куски черствого – поверьте, их было не так много! – складывали в кастрюльку маленькую. И знаете что, тогда хлеб не плесневел. То ли клали в него все, что положено, на хлебзаводе, то ли технология другой была…
Вот и хранился хлеб этот в кастрюльке до выходного. А в выходной мама из него делала гренки!
По воскресеньям мы вообще очень вкусно ели. Утром – обязательно селедка с картошкой в мундире, а вечером, часов в пять-шесть, гренки. Как я их любил!
Мама нарезала черствый хлеб и вымачивала его в молоке. Пока хлеб намокал, она разбивала три-четыре яйца и взбивала их слегка вилкой до тех пор, пока масса не становилась однородной и одноцветной. Туда, конечно, добавлялась соль.
Потом на примус ставилась сковородка, когда она раскалялась, заливалось постное масло. Оно не было рафинированным, пенилось и в кухне радостно пахло семечками.
Вымоченные в молоке кусочки хлеба мама хорошенько обмакивала в яйце и клала на сковородку. Масло сразу начинало громко шипеть и пузыриться. А потом, пошумев, успокаивалось.
Когда одна сторона гренок поджаривалась, мама переворачивала их вилкой.
Готовые гренки складывались в большую тарелку. Трогать их категорически запрещалось. До тех пор, пока хоть немного не остынут. Конечно, я как-то не послушался и обжегся. С тех пор терпел.
Летом на стол к гренкам ставилась икра из синих или кабачков, ветчинно-рубленная колбаса, брынза…
О, какое это было объедение!
Гренки с икрой!
Гренки с колбасой!
Гренки с брынзой!
А потом:
Гренки с вареньем!
И чай из большой, пузатой чашки!
Как стихи, да?
Как-то, уже тоже много лет назад, я решил побаловать детей гренками. И…
Они равнодушно поковырялись в них. Съели, из вежливости, по кусочку… И убежали.
А я сидел за столом и думал, что надобно мне радоваться, ибо дети сыты, ибо они знают вкус других, прежде недоступных продуктов…
Но что-то я не радовался.
Александр Бирштейн
У нас дома никогда не выбрасывали хлеб. Мама и подумать об этом не могла. Все ее рассказы о войне, об эвакуации в башкирском городе Стерлитамаке сводились к голоду. Он так въелся в нее, этот голод, что и многие годы после войны она помнила и говорила о том, например, как вкусны были котлетки, приготовленные из очистков мороженой картошки.
- Сладенькие! – говорила мама и мечтательно зажмуривала глаза.
Я мог купить ей все! Вернее, не мог, но все равно, любой ценой купил бы. Но она мало что хотела. Очень неприхотлива была. И вспоминала, вспоминала… Особенно к концу жизни…
Но я отвлекся.
Итак, у нас дома никогда не выбрасывали хлеб. Если свежий хлеб хранился в большой зеленой эмалированной кастрюле, – тогда о хлебницах еще не знали! – то куски черствого – поверьте, их было не так много! – складывали в кастрюльку маленькую. И знаете что, тогда хлеб не плесневел. То ли клали в него все, что положено, на хлебзаводе, то ли технология другой была…
Вот и хранился хлеб этот в кастрюльке до выходного. А в выходной мама из него делала гренки!
По воскресеньям мы вообще очень вкусно ели. Утром – обязательно селедка с картошкой в мундире, а вечером, часов в пять-шесть, гренки. Как я их любил!
Мама нарезала черствый хлеб и вымачивала его в молоке. Пока хлеб намокал, она разбивала три-четыре яйца и взбивала их слегка вилкой до тех пор, пока масса не становилась однородной и одноцветной. Туда, конечно, добавлялась соль.
Потом на примус ставилась сковородка, когда она раскалялась, заливалось постное масло. Оно не было рафинированным, пенилось и в кухне радостно пахло семечками.
Вымоченные в молоке кусочки хлеба мама хорошенько обмакивала в яйце и клала на сковородку. Масло сразу начинало громко шипеть и пузыриться. А потом, пошумев, успокаивалось.
Когда одна сторона гренок поджаривалась, мама переворачивала их вилкой.
Готовые гренки складывались в большую тарелку. Трогать их категорически запрещалось. До тех пор, пока хоть немного не остынут. Конечно, я как-то не послушался и обжегся. С тех пор терпел.
Летом на стол к гренкам ставилась икра из синих или кабачков, ветчинно-рубленная колбаса, брынза…
О, какое это было объедение!
Гренки с икрой!
Гренки с колбасой!
Гренки с брынзой!
А потом:
Гренки с вареньем!
И чай из большой, пузатой чашки!
Как стихи, да?
Как-то, уже тоже много лет назад, я решил побаловать детей гренками. И…
Они равнодушно поковырялись в них. Съели, из вежливости, по кусочку… И убежали.
А я сидел за столом и думал, что надобно мне радоваться, ибо дети сыты, ибо они знают вкус других, прежде недоступных продуктов…
Но что-то я не радовался.
Александр Бирштейн

батон, 2 яйца, стакан молока, 150 г. сахара, корица, 10 яблок, 50 г масла
Молоко и яйца взбить и опустить туда тонко нарезанные ломтики батона Форму для торта или кастрюлю хорошенько смазать маслом На дно посуды и по боками выложить подготовленные ломтики батона Сверху выкладываем слой ломтиков яблок посыпаем сахаром и корицей дальше ломтики хлеба и слой яблок и т д сверху должен быть слой ломтиков хлеба На последний слой кладем масло. Выпекаем в горячей духовке до готовности
Следующая запись: В недалёком прошлом... Износить их было невозможно. Можно было только вырасти. И то родители ...
Лучшие публикации