Разве можно?
Разве можно доверять свое богатство вору?
Разве можно своим мясом кормить шакалов свору?
Разве можно истину предоставить спору?
Если все себе позволил будь готов к позору.
Ну, все! Все! Я спускаю собак с цепи.
Если хочешь убегать – беги.
По дороге кричи, вопи.
Крики твои услышат много кварталов повсюду.
Никто не поможет, лишь поддержат: «- Валите поскуду!»
И ты спохватишься: «…а как же так вдруг получилось?»
И на тебя одного общество все ополчилось.
Забилось в угол безмерное к власти стремление.
Пропала воля – предательской дрожью в коленях.
Наперебой собаки лают, воют, догнать пытаются.
Когда поймают – разорвут, - этим цепь замыкается.
Останется, тот кто по жизни верит людям.
Без сожаления готов отдать себя на волю судьям.
Они банальны, у всех они одни и те же,
но вместе взятые, вдруг попадаться стали реже.
Клинок режет, но раны боль несут не телу,
а совести, которая, обиды песню пела.
размазывая сопли по лицу, и вопрошала к Богу:
«- Да, как ты мог меня доверить подлецу?!
Зачем давал возможность жизнью наслаждаться?
Зачем ты научил его в тебя не верить и людей бояться?
Он как волчонок – зубы не окрепли,
но раненую жертву молочными клыками треплет.
Во мне крепнет все большая уверенность:
Ты все это подстроил! На деле все проверено!
Разве можно доверять свое богатство вору?
Разве можно своим мясом кормить шакалов свору?
Разве можно истину предоставить спору?
Если все себе позволил будь готов к позору.
Ну, все! Все! Я спускаю собак с цепи.
Если хочешь убегать – беги.
По дороге кричи, вопи.
Крики твои услышат много кварталов повсюду.
Никто не поможет, лишь поддержат: «- Валите поскуду!»
И ты спохватишься: «…а как же так вдруг получилось?»
И на тебя одного общество все ополчилось.
Забилось в угол безмерное к власти стремление.
Пропала воля – предательской дрожью в коленях.
Наперебой собаки лают, воют, догнать пытаются.
Когда поймают – разорвут, - этим цепь замыкается.
Останется, тот кто по жизни верит людям.
Без сожаления готов отдать себя на волю судьям.
Они банальны, у всех они одни и те же,
но вместе взятые, вдруг попадаться стали реже.
Клинок режет, но раны боль несут не телу,
а совести, которая, обиды песню пела.
размазывая сопли по лицу, и вопрошала к Богу:
«- Да, как ты мог меня доверить подлецу?!
Зачем давал возможность жизнью наслаждаться?
Зачем ты научил его в тебя не верить и людей бояться?
Он как волчонок – зубы не окрепли,
но раненую жертву молочными клыками треплет.
Во мне крепнет все большая уверенность:
Ты все это подстроил! На деле все проверено!