Все летала душа
Все летала душа во сне
Меж галактик и звездной пыли.
И казалось спросонья мне
Это вовсе не сном, а былью.
… Ах, душа ты моя, душа -
Фантазерка и баловница.
Сколько можно тебе внушать,
Так вести себя не годиться…
Не засматривайся в ночи
На жемчужную россыпь в небе.
Жизнь земную свою влачи,
Благо, не на воде и хлебе.
Но душа не внимала мне.
И лишь только я засыпала,
Улетала на лунный свет
Из-под теплого одеяла.
Сон упал на подушку
Сон упал на подушку
И затеял игру:
Оказалась послушно
Я на званном пиру.
Вот уже я открыла
Окна настеж - лечу!
Мои руки как крылья
И не страшно ничуть.
Вот уже я касаюсь
Облаков – как приятно…
Вот они нежно тают
На губах сладкой ватой.
И опять я лечу
И кручу фуэте.
Свой полет я хочу
Превратить в па-де-де.
Оттолкнулась и вот:
Аж, до звезд антраша
И в полет: и поет,
И танцует душа!
…Сон игрою увлёкся.
Я ему поддалась.
Я забылась, что гостья,
Наслаждалася в сласть.
А под утро, когда,
Чары сна растворились,
Не оставив следа,
С явью я примирилась.
Скучает в зале пианино.
Скучает в зале пианино.
…Нет, не скучает, а грустит.
Его волшебных струн ранимых
душа, который год молчит.
С него стирают пыль и только.
Да иногда ещё девчонка
лет трёх по клавишам стучит.
Ему от тех «концертов» сольных
обидно очень, даже больно,
оно расстроилось почти.
Лишь та, которая играла,
лаская самый тонкий слух,
с годами старше становясь,
касаться клавиш перестала,
небрежно бросив «нет» ему
и от него отгородясь.
Она как будто наказала
его за всё, чему училась.
И вот оно пылится в зале
и, обречённое, смирилось…
Читаю простывшего ветра
Читаю простывшего ветра
короткий и грустный сонет,
похожий по сути на ретро,
когда-то им прожитых лет...
Скиталец давно одинокий
от осени к осени, в ряд ли,
вынашивать мог это столько
в опавшей листве и примятой.
Он просто за строчкою строчка
писал каждый раз продолженье
в ему только рифме понятной
по правилам стихосложенья.
А нынче продрогший, промокший
не смог в слух сонет свой прочесть.
И мне на обветренных окнах
Такая представилась честь.
Все летала душа во сне
Меж галактик и звездной пыли.
И казалось спросонья мне
Это вовсе не сном, а былью.
… Ах, душа ты моя, душа -
Фантазерка и баловница.
Сколько можно тебе внушать,
Так вести себя не годиться…
Не засматривайся в ночи
На жемчужную россыпь в небе.
Жизнь земную свою влачи,
Благо, не на воде и хлебе.
Но душа не внимала мне.
И лишь только я засыпала,
Улетала на лунный свет
Из-под теплого одеяла.
Сон упал на подушку
Сон упал на подушку
И затеял игру:
Оказалась послушно
Я на званном пиру.
Вот уже я открыла
Окна настеж - лечу!
Мои руки как крылья
И не страшно ничуть.
Вот уже я касаюсь
Облаков – как приятно…
Вот они нежно тают
На губах сладкой ватой.
И опять я лечу
И кручу фуэте.
Свой полет я хочу
Превратить в па-де-де.
Оттолкнулась и вот:
Аж, до звезд антраша
И в полет: и поет,
И танцует душа!
…Сон игрою увлёкся.
Я ему поддалась.
Я забылась, что гостья,
Наслаждалася в сласть.
А под утро, когда,
Чары сна растворились,
Не оставив следа,
С явью я примирилась.
Скучает в зале пианино.
Скучает в зале пианино.
…Нет, не скучает, а грустит.
Его волшебных струн ранимых
душа, который год молчит.
С него стирают пыль и только.
Да иногда ещё девчонка
лет трёх по клавишам стучит.
Ему от тех «концертов» сольных
обидно очень, даже больно,
оно расстроилось почти.
Лишь та, которая играла,
лаская самый тонкий слух,
с годами старше становясь,
касаться клавиш перестала,
небрежно бросив «нет» ему
и от него отгородясь.
Она как будто наказала
его за всё, чему училась.
И вот оно пылится в зале
и, обречённое, смирилось…
Читаю простывшего ветра
Читаю простывшего ветра
короткий и грустный сонет,
похожий по сути на ретро,
когда-то им прожитых лет...
Скиталец давно одинокий
от осени к осени, в ряд ли,
вынашивать мог это столько
в опавшей листве и примятой.
Он просто за строчкою строчка
писал каждый раз продолженье
в ему только рифме понятной
по правилам стихосложенья.
А нынче продрогший, промокший
не смог в слух сонет свой прочесть.
И мне на обветренных окнах
Такая представилась честь.
